Эдуард Асадов

«Дай, Джек, на счастье лапу мне»

Этой знаменитой, чуть измененной строкой частенько приветствую я Джека - моего давнишнего и задушевного приятеля, впрочем, теперь даже, может быть, уже и друга.

Никакой прославленной родословной у него нет. Джек - откровенная помесь чистокровной лайки с плебейской дворнягой. Но смотреть на него свысока было бы просто неприлично. С полной убежденностью говорю, что ни красотой, ни редким собачьим обаянием Джек абсолютно не уступил бы знаменитому качаловскому Джиму. А что до доброты и смышлености, то, честное слово, еще не известно, кому бы пришлось отдать пальму первенства!

Всякий раз, увидев меня на прогулке, Джек на мгновение замирает, затем, радостно взвизгнув, кидает вперед свое короткое, сплетенное из упругих мышц тело. И вот уже черной торпедой летит он вдоль улицы, почти не касаясь земли, все больше и больше набирая скорость. Метра за два до меня он делает толчок и, пролетев по воздуху оставшееся расстояние, носом и передними лапами вонзается в мой живот. Вслед за этим начинается что-то вроде радостно-первобытной пляски. Джек крутится со скоростью небольшой динамомашины, подпрыгивает, ставит на меня передние лапы, совершает самые замысловатые пируэты, идущие порой вразрез с элементарными законами физики, и изо всех сил старается непременно лизнуть меня в нос. И если, невзирая на мои протесты, ему это иногда удается, то восторгу Джека не бывает границ. Мы действительно давние и преданные друзья. Началось же это все с одного морозного, очень памятного, но не слишком приятного для меня вечера.

Подмосковный поселок Переделкино состоит, в основном, из писательских дач. А в центре его, так сказать, средоточье литературной мысли - Дом творчества, основным отличием которого от домов отдыха является то, что тут не столько отдыхают, сколько работают. Правда, не все. Обширный лесной участок дома обнесен высоким забором. Радиально от дома в разных направлениях бегут асфальтированные дорожки. Одну из них несколько лет тому назад я и облюбовал для своих ежедневных прогулок. Дорожка эта от веранды катится по участку под старыми тополями и соснами мимо нескольких коттеджей до небольшой калиточки, выходящей на улицу Серафимовича. Весь путь - двести пять моих шагов. Примерно полтораста метров. Дорожку эту я изучил досконально. Знаю на ней каждую ямочку и бугорок и топаю из конца в конец так же уверенно и привычно, как по своей квартире. Заложу руки за спину и шагаю летом по асфальту, зимой по утоптанному снегу туда-обратно, туда-обратно… Воздух славный, хорошо. Маршрут не только изучен, но и прохронометрирован. Тринадцать раз туда и тринадцать обратно - ровно час. Часов можно не вынимать. Все точно.

Случай, о котором я хочу рассказать, произошел, если мне память не изменяет, в декабре 1975 года. После относительно теплых, пушистых белоснежных дней стали закручивать холода. Мороз, как молодое хорошее вино, с каждым днем все больше и больше набирал градусы. В тот день ртутный столбик термометра съежился от стужи до такой степени, что спрятал свое заиндевевшее темечко где-то под фиолетовой цифрой 23 и в нерешительности замер: опускаться еще ниже или восстать против Деда-мороза и непокорно поползти вверх? Однако вышеупомянутый дед шутить не собирался и к вечеру упрятал макушку столбика под отметку 25. Так сказать, знай наших! Характер у деда серьезный.

Впрочем, если говорить обо мне, то я на свой характер тоже не собираюсь пенять. Без всяких колебаний, как всегда, ровно в девятнадцать тридцать я вышел на свою ежедневную вечернюю прогулку. Воздух был настолько морозным и звонким, что поезд, стучавший по рельсам километрах в двух отсюда, катился, казалось, совсем рядом, в трех шагах от тропы. Ольха и березки так замерзли, что как-то по-старушечьи сгорбились от стужи, прижались друг к другу макушками и опустили на тропу свои бессильные заиндевелые руки. Только сосны стояли прямые, важные и сосредоточенные. Даже в мороз они о чем-то думали. Мне кажется, что сосны постоянно о чем-нибудь размышляют… Когда же мороз их особенно донимает, то они недовольно потрескивают и сыплют вниз серебристую пыль.

Надо сказать, что вечер был не только студеным, но и удивительно тихим. Тишина эта усиливалась еще и тем обстоятельством, что все обитатели Дома были в кино, так что в саду, кроме меня, не было ни души. Заложив руки за спину, как всегда, ровным шагом ходил я по тропе и сосредоточенно обдумывал сюжет одного моего будущего стихотворения. Снег от холода не скрипел, а как-то звонко и весело повизгивал под ногами. Думать это не мешало, наоборот, равномерные звуки рождали какой-то ритм, помогали словно бы чеканить слово. Помню, что сначала мне не удавалось ухватить что-то главное. Оно все время, как будто дразня, появлялось где-то, ну совсем рядом, но, как только я протягивал за ним мысленно руку, мгновенно растворялось в холодном мраке. Но вот что-то стало налаживаться. Мне удалось поймать, как за ниточку, кончик мысли, и клубок начал раскручиваться. Видимо, я настолько углубился в свои думы, что совершенно забыл обо всем окружающем. И, чего уж со мной никогда не бывало, перестал где-то в тайниках моего сознания контролировать свой маршрут.

Как я умудрился выйти за калитку и не заметить этого, до сих пор не могу понять. Спохватился я только тогда, когда вдруг совершенно подспудно почувствовал что-то неладное. Моя тропинка оказалась вдруг неожиданно непривычно длинной. Ни веранды, ни калитки по концам ее не было. Я прошел еще немного вперед и остановился. Под ногами была не узенькая, знакомая тропа, а разъезженный машинами широкий и ухабистый путь…

Стало совершенно ясно, что я пришел куда-то совсем не туда. Но куда? Вот этого-то я как раз и не знал. Вынул часы, нащупал в темноте стрелку: ровно двадцать один ноль-ноль. Положение и дурацкое и драматическое в одно и то же время. Для человека, который, так сказать, может без труда обозревать окрестности, уйти за две-три сотни шагов от калитки - просто-напросто мелочь и чепуха! Но вот человеку в моем положении, при двадцатипятиградусном морозе, оказаться поздним вечером, при полном безлюдье, вдали от знакомой тропы - это едва ли не то же самое, что парашютисту опуститься зимней ночью в незнакомом лесу.

Решил немного постоять на месте. Может быть, пройдет мимо какая-нибудь живая душа. Но никакая «душа» мимо не прошла, а моя начала все больше и больше остывать. Вскоре стоять на месте стало попросту невозможно. Идти? Но куда? Вокруг канавы, сугробы и какие-то заборы. Большинство дач в поселке зимой пустуют. На некоторых есть во дворах только здоровенные, полуодичавшие от холода и одиночества псы, которых раз в сутки, приехав из города, снабжают костями и остатками какой-нибудь каши и снова уезжают в тепло и цивилизацию. Попасть хотя бы случайно во двор такой дачи - не самый надежный способ продлить свои дни. И тем не менее предпринимать что-то надо.

Великий русский поэт и любимец женщин Сергей Есенин родился в 1895 году, 21 сентября по старому стилю. Что же так привлекало в нём противоположный пол? Во-первых, конечно же, неотразимая внешность. Во-вторых, его умение говорить. По отзывам современников, голос поэта просто завораживал. Он умел красиво беседовать не только с женщинами, но и с животными. Доказательство тому - стихотворение, которое посвятил Сергей Есенин собаке Качалова. Данное произведение он создал в 1925 году.

История написания шедевра

Действительно, в то время жил пёс по имени Джим в доме известного актёра Есенин дружил с артистом и часто бывал у него. Животные чувствуют хороших людей, так и Джим быстро полюбил поэта и привязался к нему. В свою очередь Есенин собаке Качалова часто приносил различные деликатесы. Так между человеком и псом быстро установились дружеские отношения. Однако произведение поэта не такое уж безмятежное. В нём можно найти печальный подтекст.

Есенин, «Собаке Качалова»: анализ первой половины стихотворения

В наше время, за поэтом вели наблюдение люди из комитета госбезопасности. Он это чувствовал, ничего хорошего такое внимание властей поэту не сулило. Его печальное душевное состояние можно объяснить и размолвкой с главной любовью жизни - Айседорой Дункан. Может быть, поэтому Есенин начинает произведение с того, что предлагает псу вместе полаять на луну. Кажется, что поэт должен веселиться в тёплой обстановке, ведь он пришёл к своему другу. Но Сергей изливает свою душу псу. Он говорит животному, что тот не знает жизни. Видимо, в это время у знаменитого красавца было очень тоскливо на душе, раз он с негативом отзывается о жизни. Вот Есенин собаке Качалова и изливает душу.

Анализ второй половины произведения

Подтверждение этим словам можно найти и в последующих строчках, они всё больше убеждают читателя в том, что причина подавленного состояния поэта в то время - женщина. Как раз накануне 1925 года Есенин познакомился в городе Батуми с Шаганэ Тальян - армянской учительницей. В том, что женщина ему действительно нравилась, можно убедиться, прочитав стихотворение «Шагане ты моя, Шагане». К моменту написания стихотворения, адресованного Джиму, поэт расстался с Тальян. Однако она опровергала слухи об их бурном романе и утверждала, что между ними была только дружба. Есенин был довольно влюбчив, поэтому наиболее вероятна версия о том, что их связывала любовь.

Заключительные строки

Как бы то ни было, последние строки произведения красноречиво расскажут о печальной любви, которая послужила поводом к написанию стиха. Но сначала поэт хвалит пса за то, что он красив по собачьим меркам. Есенин пишет о бархатистой шерстке животного, которую так приятно гладить. И это норовят сделать все, кто приходит в дом к великому актёру. И далее продолжает описание достоинств Джима стихотворение Есенина. Собаке Качалова он говорит, что тот доверчив, что у него открытая душа. Можно предположить, что поэт, описывая Джима, приписал ему и свои черты. Он был таким же открытым, простым, привык доверять людям.

О, эта любовь, заставляющая радоваться и страдать

В конце спрашивает у своего четвероногого друга, не заходила ли к ним в гости та, которая всех грустней и безмолвней? Ведь Джим лицезрел много гостей, мог видеть и её. Поэт спрашивает это с надеждой. Чувствуется, что он тяжело переживает женщиной. Можно выдвинуть ещё одно предположение: поэт страдал в это время от Но эта версия кажется совсем неправдоподобной. Ведь у этого мужчины было много женщин, он умел их влюбить в себя. Его обожала даже личный секретарь - Галина Бениславская. Она любила Есенина долгие годы, готова была делить его с другими женщинами, лишь бы не потерять. После того как поэт умер, секретарь не смогла этого пережить. Она пошла к нему на могилу, оставила записку с просьбой похоронить рядом со своим кумиром, после чего застрелилась.

Поэтому версия о том, что стихотворение, которое написал Есенин собаке Качалова, было создано под гнётом неразделённой любви, несостоятельно.

Кто же всё-таки та муза?

Во время написания данного произведения поэт формально был несвободен, в то время его связывали узы брака с Софьей Толстой, но он не любил эту женщину, и этот союз очень тяготил поэта.

Так попробуем все же понять, кому было посвящено стихотворение. На тот момент Есенин расстался с Айседорой Дункан. Она была на два десятилетия старше поэта. К тому же он очень любил свою родину, а потому уехал от Дункан в Россию. Скорее всего, чтобы покаяться перед написал своё произведение Есенин. Собаки Качалова стих слушали внимательно, вернее - одна собака - Джим. Перед ней покаялся поэт, так как обидел Галину, сказав женщине, что они могут быть только друзьями, тем и закончив их роман. Ведь она настолько любила своего кумира, что не смогла пережить его кончину. Как бы предчувствуя это, мужчина просит у неё за всё прощения.

О собаке Качалова и стихотворении Сергея Есенина



СОБАКЕ КАЧАЛОВА

Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.

Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит.

Хозяин твой и мил и знаменит,
И у него гостей бывает в доме много,
И каждый, улыбаясь, норовит
Тебя по шерсти бархатной потрогать.

Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей.
И, никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.

Мой милый Джим, среди твоих гостей
Так много всяких и невсяких было.
Но та, что всех безмолвней и грустней,
Сюда случайно вдруг не заходила?

Она придет, даю тебе поруку.
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За все, в чем был и не был виноват.

Вот так выглядел Джим и собственно говоря Василий Иванович Качалов - актёр и декламатор стихов (в том числе и самого Есенина)

АлексейКазаков «Дай, Джим, на счастье лапу мне…»

«Все затихло в Москве… В одном из окон Шевалье из-под затворенной ставни противозаконно светитсяогонь… У подъезда стоят карета, сани и извозчики, стеснившись задками…» Так в одном из номеров гостиницы Шевалье, что в Камергерском переулке, Дмитрий Оленин-герой толстовских «Казаков»-прощался с приятелямиперед дальней дорогой на Кавказ. Подобно Оленину объехал, странствуя и вдохновляясь, весь Кавказ и в последний год своей мятежной жизни пришел сюда, в Камергерский переулок Москвы, Сергей Есенин-пришел, чтобыпознакомиться с Василием Качаловым, жившим в переулке толстовской прозы напротив домаШевалье.К тому времени переулок был переименован вПроезд Художественного театра (в честь 25-летия детища Станиславского и Немировича-Данченко). И поныне сохранилось бывшее зданиегостиницы, но исчез дом Качалова. Лишь строка в адресной книге «Вся Москва» сохранила точный адрес встречи поэта и актера: «Качалов Вас. Ив., арт. Пр. художественного театра, 3, кв. 9 (МХАТ)». «Старая качаловская квартира, - писал поэт Анатолий Мариенгоф в книгемемуаров, - находилась на втором этажедеревянного флигеля, что стоял во дворе Художественного театра». В описании дома Качалова все верно, за исключением того, что флигель был кирпичный.В разные годы в этом домебыло общежитиерабочих Художественного театра, но отдельные комнаты сдавались частным лицам.После октября 1917 года весь дом был передан Художественному театру под общежитие. Семья Качаловых поселилась здесь с весны 1922 года, сразу же после возвращения из зарубежных поездок театра. «…Я узнал, что мы будем жить… здесь же, во дворе театра. Это было помещение бывшей дворницкой, квартирка из трех малюсеньких комнат и кухни, с большой русской печью в центре всей квартиры», - вспоминал о том времениВадим Васильевич Шверубович, сын Качалова.Один из близких друзей семьи Качаловых говорил: «До чего же была уютна, радушна, тепла, сердечна, гостеприимна эта квартирка!Я не скажу,какого времени-Павловского или Александровского-была качаловская мебель, но в креслахбыло удобно сидеть, на диване-развалиться, а за круглым столом о пяти ножках вкусно елось, хорошо пилось и чудесно разговаривалось». Вот в такую уютную, гостеприимную квартиру и пришел Сергей Есенин в марте 1925 года. До этого времени поэт и актер не были лично знакомы, хотя есенинские строкивходили в концертный репертуар Качалова с 1922 года.Примечательно, что Василий Иванович читал такие стихи поэта, как «Песнь о собаке», «Корова», «Гой ты, Русь моя родная…» По свидетельству современника, « он читал эти стихивзволнованно и как-тоочень бережно, почти интимно».А сам актер говорил: «…Стихи его люблю давно.Сразу полюбил, как только наткнулся на них, кажется, в 1917 году в каком-то журнале. И потом,во время моих скитаний по Европе и Америке,всегда возил с собой сборник его стихов. Такое у меня было чувство, как будто я возил с собой-в американском чемодане-горсточку русской земли. Так явственно, сладко и горько пахло от них родной землей». Представил Качалову Есенина Борис Пильняк, добавив при этом: «Он давно знает Вас по театру и хочет познакомиться».В самой этой встречене было случайности. Есенина всегда интересовало искусство театра. Известно, что еще до революции, в 1913-1914 годах, начинающий поэт, приехав из рязанской деревни в Москву, прежде всего, пришел в Третьяковскую галерею и Художественный театр, посмотрел «Вишневый сад» Чехова. В этом спектакле рольТрофимова, а в последующие годы и роль Гаева играл В.И.Качалов. В 20-е годыЕсенин видел Василия Ивановича в спектакле «Царь Федор Иоаннович». Вспоминая о своей первой встрече с поэтом, Качалов писал: «Часам к двенадцати ночи я отыграл спектакль, прихожу домой.Небольшая компания моих друзей и Есенин уже сидят у меня. Поднимаюсь по лестнице и слышу радостный лай Джима, той самой собаки, которой потом Есенин посвятил стихи.Тогда Джиму было всего четыре месяца. Я вошел и увидел Есенина и Джима-они уже познакомились и сидели на диване, вплотную прижавшись друг к другу.Есенин одною рукою обнял Джима за шею, а в другой держал его лапу и хриплым баском приговаривал: «Что это за лапа, я сроду не видал такой». Джим радостно взвизгивал, стремительно высовывал голову из-под мышки Есенина и лизал его лицо.Есенин встал и с трудом старался освободитьсяот Джима, но тот продолжал на негоскакать и еще несколько раз лизнул его в нос.«Да постой же, может быть,я не хочу большес тобой целоваться. Что же ты, как пьяный, все время лезешь целоваться!» - бормотал Есенин с широкорасплывшейся детски лукавой улыбкой». В это вечерпоэт рассказал хозяину дома о своих первых шагах, о знакомстве с Александром Блоком в дореволюционном Петрограде.Говорил о несбывшейся мечте-поездке в Персию, прочел стихотворение о прекрасной Шаганэ. Сидели долго, почти до утра,и все это время звучали в качаловской квартире есенинские стихи, которым вместе с другими гостями внимал Джим.Василий Иванович написал об этом так: «Джиму уже хотелось спать, он громко и нервно зевал, но,очевидно, из любопытства присутствовал, и когда Есенин читал стихи, Джим внимательно смотрел ему в рот.Перед уходом Есенин снова долго жал ему лапу: «Ах ты черт, трудно с тобой расстаться. Я ему сегодня же напишу стихи. Приду домой и напишу» В тот же вечер Качалов рассказал поэту о предстоящих гастролях Художественного театра на Кавказе. Это совпадало с планами самого Есенина, и он, обрадованный, пишет Тициану Табидзе: «Милый друг Тициан!Вот я и в Москве. Обрадован страшно, чтовижу своих друзей и вспоминаю и рассказываю имо Тифлисе… Грузия меня очаровала. Как только выпьюнакопившийся для меня воздух в Москве и Питере-тут же качу кВам. В эту весну в Тифлисе, вероятно, будет целый съезд москвичей. Собирается Качалов, Пильняк, Толстая и Вс.Иванов…». В те же мартовские дни 1925 года поэт написал свое знаменитое стихотворение «Собаке Качалова» (впервые было опубликовано в газете «Бакинский рабочий» 7 апреля 1925 года). Стихотворение, посвященное Джиму, только что сочиненное, Есенин сам читал собаке Качалова. Пришел в цилиндре, очень торжественный, но хозяина не оказалось дома. Тогда поэт посадил Джима перед собой и абсолютно серьезно прочел ему все стихотворение от начала до конца. Единственной свидетельницей этой трогательной и незабываемой сцены была старушка-родственница Качаловых. Но позже Есенин повторил свое чтение. Об этом вспоминал сам Василий Иванович:«Прихожу как-тодомой-вскоре после моего первого знакомства с Есениным. Мои домашние рассказывают, что без меня приходили трое:Есенин, Пильняк и еще кто-то, Тихонов, кажется. У Есенина на голове был цилиндр, и он объяснил, что надел цилиндр для парада, что он пришел к Джиму с визитом и со специально ему написанным стихами, но так как акт вручения стихов Джиму требует присутствия хозяина, то он придет в другой раз…» В мае 1925 года Художественный театр приехал на гастроли в Баку из Тифлиса, где уже прошли спектакли. Там же, в Баку, оказался и Есенин (лежал в больнице с простудой). В первый же день гастролей, 15 мая, поэт прислал Качалову записку: «Качалову. ДорогойВасилий Иванович! Я здесь. Здесь я напечатал, кроме «Красной нови», стих Джиму. В воскресенье выйду из больницы (болен легкими). Очень хотелось бы увидеть Вас за 57-летним армянским. А? Жму Ваши руки. С.Есенин». В этотже день поэт отправил к Василию Ивановичу знакомую девушку, о чем Качалов вспоминал: «…Сижу в Баку на вышке ресторана «Новой Европы». Хорошо.Пыль как пыль, ветер как ветер…Приходит молодая миловидная смуглая девушка и спрашивает: - Вы Качалов? - Качалов, - отвечаю. - Один приехали? - Нет, с театром. - А больше никого не привезли? Недоумеваю. - Жена, - говорю, со мной, товарищи. - А Джима нет с вами? - почти вскрикнула. - Нет, - говорю. - Джим в Москве остался. - А-ай, как будет убит Есенин, он здесь в больнице уже две недели, все бредит Джимом и говорит докторам: «Вы не знаете, что это за собака. Если Качалов привезет Джима сюда,я буду моментально здоров. Пожму ему лапу и буду здоров, буду с ним купаться в море». Девушка отошла от меня огорченная. - Ну что ж, как-нибудь подготовлю Есенина, чтобы не рассчитывал на Джима». Спустя пять дней Есенин пришел к Василию Ивановичу на спектакль «Царь Федор Иоаннович». Тогда же Качалов познакомил поэта со Станиславским. А через месяц, в июне,Василий Иванович писал из Харькова своей знакомойА.В.Анапитовой: «В Баку возился с Есениным, укрощал его. Его как раз выпустили из больницы ко дню нашего приезда, очень похудевшим, без голоса. В общем, оночень милый малый, с очень нежной душой… Хулиганство у него напускное-от молодости, от талантливости, от всякой «игры». Поздняя московская осень 1925 года. Качалов вновь в Москве. В один из тех осенних дней его посетил Мариенгоф, позже написавший об этой встрече: «По приезде побывали у Качаловых. В маленькой их квартирке в Камергерском пили приветливое хозяйское вино. Василий Иванович читал стихи-Блока, Есенина. Из угла поблескивал черной короткой шерстью и большими умными глазищами качаловский доберман-пинчер. Василий Иванович положил руку на его породистую точеную морду. - Джим… Джим… Хорош? - Хорош! - Есениным воспет! И Качалов прочел стихотворение, посвященное Джиму». Друг Есенина, поэт Вольф Эрлих, в своей книге «Право на песнь» (1930) описал одну из встреч в Москве Есенина и Качалова? «Мы стоим на Тверской. Перед нами горойвозвышаетсявеличественный, весь в часуче Качалов. Есенин держится скромно, почти робко. Когда мы расходимся, он говорит: «Ты знаешь, я передним чувствую себя школьником! Ей-богу! А почему, понять не могу! Не в возрасте же дело!» У поэта и актерабыло еще несколько встреч-коротких, мимолетных… Но неумолимо подходил к концу 1925 год. Словно предчувствуя свой близкий конец, Есенин как-тооборонил, наблюдая с балкона толстовской квартиры на Остоженке невероятно багровый московский закат: «Видалужас?.. Это-мой закат…» Вспоминая один из последних декабрьских вечеров того рокового для поэта года, Качалов писал: «А вот и конец декабря в Москве. Есенин в Ленинграде. Сидим в «Кружке». Часа в два ночи вдруг почему-то обращаюсь к Мариенгофу: - Расскажи, что и как Сергей. - Хорошо, молодцом, поправился, сейчас уехал в Ленинград, хочет там жить и работать, полон всяких планов, решений, надежд. Был у него неделю назад, навещал его в санатории, просил тебе кланяться. И Джиму-обязательно. - Ну, - говорю, - выпьем за его здоровье. Чокнулись. - Пьем, - говорю, - за Есенина. Все подняли стаканы. Нас было за столом человек десять. Это было два-два с половиной часа ночи с 27 на 28 декабря. Не знаю, да, кажется, это и не установлено, жил ли, дышал ли еще наш Сергей в ту минуту, когда мы пили за его здоровье. -Кланяется тебе Есенин, - сказал я Джиму под утро, гуляя с ним по двору. Даже повторил: Слышишь, ты, обалдуй, чувствуешь-кланяется тебе Есенин. Но у Джима в зубах было что-то, чем он был всецело поглощен- кость или льдина,-и он даже не покосился в мою сторону. Я ничем веселымне был поглощен в это полутемное, зимнее, морозное утро, но не посетило и меня никакое предчувствие или ощущение того, что совершилосьв эту ночь в ленинградском «Англетере». Так и не почувствовал, по-видимому, Джимпришествия той самой гостьи, «что всех безмолвней и грустней», которую так упорно и мучительно ждал Есенин. «Она придет, - писал он Джиму, -даю тебе поруку…» Воспоминания Качалова о Сергее Есенинебыли напечатаны впервые в журнале «Красная нива» в 1928 году. Этот же год сталпоследним годомжизни Джима-он внезапно заболел воспалением мозга и погиб. Однако в предшествующиедва года Джим в полной мере испытал на себе отблеск светапоэтической славы,шедшей от воспевшего его поэта.Всякий раз, когда Качалов появлялся в Художественномпроездес Джимом, мгновенно собиралась людская толпа, неотступно следовавшая за актером и его собакой. Всюду слышались возгласы: « Смотрите-Качалов! И … неужели рядом с нимтот самый его пес, воспетый Есениным?..» Конечно, Василия Ивановича знала и любила вся Москва, но и Джим мог поспорить со своим хозяином в известности-он был просто знаменит! Из всех качаловских друзей Джимособенно любил Викентия Викентьевича Вересаева.При появлении писателя он сразу же выбегал ему навстречу и бросался на грудь.В ответ Вересаевнараспевговорил есенинским стихом: «Дай, Джим, на счастье лапу мне». И Джим немедленно давал Вересаеву лапуи приветливо лаял несколько раз.Однажды в присутствии Джима Василий Иванович прочел гостям сцену из «Братьев Карамазовых» Достоевского-диалог Ивана и Черта.Эффект был потрясающий.Что-то странное произошло с Джимом-спокойного псаневозможно было узнать. Он метался, лаял зло и свирепо, на морде появилась пена. Когда кто-то попыталсяего успокоить, он чуть было не покусал гостя. Шерсть Джима вздыбилась, от нее сыпались электрические искры.Все очень испугались, и собаку увели на кухню, где Джим постепенно успокоился. Судя по всему, его испугал второй голос Качалова, голос черта-зловещий, непривычный…»Качаловский черт вселился в Джима», - констатировал, как врач, Вересаев. И добавил: «Тяжелая это, видно, обязанность быть псом у артиста. Да еще наше волнение передалось ему. Бедный Джим! То его воспел Есенин, то взволновал качаловский черт. Наверное, онзавидует простым псам, тем, что живут у одиноких старух». Сохранилась фотография Джима, сделанная в 1926 году. И весной того же года был сделанзамечательный портретный рисунок Джима. Автор этого рисунка-известная художница Ольга ЛюдвиговнаДела-Вос-Кардовская, подруга Ахматовой, Гумилева, Волошина и Сомова, ЛансереиКустодиева… Этот рисунок, запечатлевший Джима-лирического герояодного из лучших есенинских стихотворений-выполнен нанебольшом картоне в пастельных тонах.Старательно подобранные цвета точно передают масть Джима-доберман-пинчер почти черного цвета с коричневымиподпалинами на груди и брюхе…Рисунок хорошо сохранился и занимает почетное место среди других семейных реликвий в доме внучки Качалова-Марины Вадимовны Шверубович. Поневоле вспоминаются словаЮрия Олеши, сказанные им о Сергее Есенине: «…Считать себя счастливым оттого, что не бил зверей по голове,-это необычайно, это может открыть в нас только поэт. И только поэтможет назвать зверейнашими младшими братьями». Каждое стихотворение Есенин-это как бы отдельная страница его мятежной судьбы. И лучшие страницы той судьбы-это проникновенные, лирические исповеди о самых преданных друзьях: обощенившейся суке,о подстреленной лисице… «Песнь о собаке», «Сукин сын», «Собаке Качалова»-каждое из них осмыслено поэтом через мир людей. Эпиграфом ко всемупоэтическому наследию Есенина можно было бы поставить строки: «Каждый стих мой душу зверя лечит». Евангельское выражение «Блажен, иже и скоты милует» более всегоотражает сутьдобросердечной есенинской поэзии. Взволнованный Горький, услышав в авторском исполнении «Песнь о собаке», сказал Есенину, что, на его взгляд,он первый в русской литературе так умело ис такой искренней любовью пишет о животных.А в ответ Есенин задумчивомолвил: «Да, я очень люблю всякое зверье…» Еще при жизни поэта критика отмечала: «Трогает и подчиняет его любовь ко всему земному, а особенно взволнованно пишет оно зверях и очень хорошо их чувствует.Недаром он как-то назвал свои стихи «песней звериных прав». (А.Воронский). …Оборвалась внезапно жизнь поэта, отошлив прошлое« отзвучавшие в сумрак года», но по-прежнему отзывчивы на есенинское отчее слово самые заветные струны наших сердец.И поэтическое посвящение «Собаке Качалова» вносит в разброд нынешних дней теплую ноту подлинных человеческих чувств.

Стихотворение Сергея Есенина «Собаке Качалова», написанное в 1925 году, стало одним из самых значимых в позднем творчестве писателя. Написанное незадолго до его самоубийства, оно отражает глубокие душевные переживания автора, остро ощущавшего свое одиночество.

Весной 1925 года знаменитый русский поэт познакомился с талантливым актером Московского художественного театра Василием Качаловым и начал часто бывать у него в гостях. Одним из постоянных участников этих дружеских богемных посиделок был пес Качалова Джим, к которому Сергей Александрович сразу же проникся глубокой симпатией. Она была взаимной: собака радостно облизывала лицо Есенина и внимательно слушала чтение им собственных стихотворений. Взволнованный поэт, который на тот момент переживал непростой период в личной жизни, был настолько впечатлен привязанностью животного, что сразу же решил посвятить ему отдельное поэтическое произведение - и сдержал свое слово.

«Собаке Качалова» стих получился очень лиричным и нежным, несмотря на явные нотки грусти. Есенин обращается к псу как к своему закадычному другу, как бы чувствуя с ним родство душ. В первой половине стихотворения он с легкой улыбкой предлагает вместе «полаять на луну» и описывает Джима как неизменного участника вечеров в доме хозяина. Однако чувства, которые описывает поэт, намного глубже привязанности к дружелюбному животному. В доме Качалова часто бывала Зинаида Райх, бывшая жена поэта, по отношению к которой поэт до сих пор испытывал чувство вины, смешанное с тоской об утраченной любви. Если внимательно читать текст стихотворения, именно Джима как самого верного и преданного друга, к которому нельзя ревновать, Есенин просит помочь и передать его извинения «за все, в чем был и не был виноват». Ведь жизнь развела его с бывшей возлюбленной, поэтому выразить все свои теплые чувства к ней он может только через четвероногого посредника.

Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.

Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит.

Хозяин твой и мил и знаменит,
И у него гостей бывает в доме много,
И каждый, улыбаясь, норовит
Тебя по шерсти бархатной потрогать.

Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей.
И, никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.

Мой милый Джим, среди твоих гостей
Так много всяких и невсяких было.
Но та, что всех безмолвней и грустней,
Сюда случайно вдруг не заходила?

Она придет, даю тебе поруку.
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За все, в чем был и не был виноват.

Дай, Джим, на счастье лапу мне,

Такую лапу не видал я сроду.

Давай с тобой полаем при луне

На тихую, бесшумную погоду.

Дай, Джим, на счастье лапу мне.

Пожалуйста, голубчик, не лижись.

Пойми со мной хоть самое простое.

Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,

Не знаешь ты, что жить на свете стоит.

Хозяин твой и мил и знаменит,

И у него гостей бывает в доме много,

И каждый, улыбаясь, норовит

Тебя по шерсти бархатной потрогать.

Ты по-собачьи дьявольски красив,

С такою милою доверчивой приятцей.

И, никого ни капли не спросив,

Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.

Мой милый Джим, среди твоих гостей

Так много всяких и невсяких было.

Но та, что всех безмолвней и грустней,

Сюда случайно вдруг не заходила?

Она придет, даю тебе поруку.

И без меня, в ее уставясь взгляд,

Ты за меня лизни ей нежно руку

За все, в чем был и не был виноват.

Эффективная подготовка к ЕГЭ (все предметы) - начать подготовку


Обновлено: 2011-05-09

Посмотрите

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

.

Историко-биографический материал

История создания и дата написания стихотворения

Необычный адресат стихотворения связан бытовой реальностью, о которой вспоминал знаменитый артист МХАТа В.И. Качалов (1875-1948). В одном из посещений Качалова Есениным, поэт познакомился с его собакой. Есенин обнимал Джима за шею, а другой рукой держал его за лапу. Собака радостно лаяла и лизала ему лицо.

Стихотворение посвящено не только собаке, но и некой женщине. Можно допустить, что этой женщиной была третья жена Есенина, Софья Андреевна Толстая.

Место стихотворения в творчестве поэта

20-е годы – период наиболее плодотворного творчества Есенина. Но теперь радостное восприятие мира сменилось чувством обреченности. Его лирический герой испытывает раскаяние и смирение, нежность и любовь. В этот период созданы истинные шедевры есенинской любовной лирики, в которых любовь становится предметом философских раздумий.

Главная тема стихотворения

Тема любви

Лирический сюжет

Лирический герой разговаривает с собакой, выражая ей свою печаль и переживания.

Проблема стихотворения

Проблема одиночества и непонимания. Лирический герой не понят в мире людей, но запросто общается с животными.

Композиция стихотворения

В первых четырех строфах идет речь о собаке, и только в конце последние две строфы посвящены главному переживанию поэта – его возлюбленной.

Лирический герой

Для лирического героя многообразие мира не умозрительное представление, а глубоко пережитое ощущение родства со всем живым. Только он называет Джима по имени, разговаривает с ним, даже приглашает вместе полаять. Нежность к «той, что всех безмолвней и грустней», лирический герой может выразить только опосредованно:

Ты за меня лизни ей нежно руку

За все, в чем был и не был виноват.

Сознавая правоту жизни, находя общий язык с природой, он не в силах преодолеть обстоятельства, разлучившие его с героиней, незаслуженное недоверие, невнимание людей.

Преобладающее настроение, его изменение

Настроение героя подавленное, но в нем нет озлобленности на жизнь. Драматизм ситуации разрешается благодаря его стремлению оставить «нежную» память, взяв вину на себя за все.

По тематике можно отнести как к любовной, так и к философской лирике.

Состоит из 6ти строф. Одно пятистишие и пять четверостиший.

Основные образы

Образ собаки как верного друга, которому можно доверить все свои тайны. Образ возлюбленной появляется в самом конце стихотворения, но он здесь самый главный.

Лексика стихотворения

Использована в основном разговорная, просторечная лексика: «не видал», «лезешь», «уставясь». Так же при описании любимой женщины использовано чисто книжное «безмолвней».

Поэтический синтаксис

Обращения: «голубчик», «мой милый Джим»

Метафоры: «шерсти бархатной», «дьявольски красив»

Сравнение: «как пьяный друг»

Предложение «Давай с тобой полаем при луне» является метафорой, продолжающей ряд тропов, в которых состояние лирического героя передается через природные явления.

Изобразительные средства иносказания

В основном простые предложения, содержащие в себе обращения, уточнения, деепричастные обороты.

Звукопись

Много гласных «у» как протяжных, так и коротких. Таким образом, автор передает подавленное настроение героя. Возможно также как имитация собачьего воя.

Пятистопный ямб. Стопа двусложная с ударением на втором слоге.

Ритм и рифма. Способы рифмовки

Рифмовка перекрестная.